Мстислав Ростропович: Не помню, сколько лет я знаю Игоря, но мне кажется, что вся моя "звукозаписываемая" жизнь происходила при нем. Его замечательное мастерство, музыкальность и тонкое ощущение звука в разных акустических условиях сделали из него непревзойденного звукорежиссера. Я сердечно поздравляю моего юного друга с наступлением семидесятилетия. Желаю ему много сил, здоровья и счастья.

Владимир Виноградов: Есть такой тост: "Какое счастье, что я могу сказать Вам, как я Вас люблю и уважаю!" Эти слова как нельзя лучше передают мое отношение к Игорю Петровичу Вепринцеву. Научить звукорежиссуре нельзя. Научиться - можно. Я не имею права называть себя учеником Игоря Петровича. Но он - мой учитель, учитель многих профессионалов работы со звуком. Я думаю, что в мире мастеров такого класса - не более десятка. И он в этой десятке отнюдь не на последнем месте!

Редакция журнала "Шоу-Мастер": Игорь Петрович! Позвольте от имени всех читателей и сотрудников журнала поздравить Вас с юбилеем. Мы всегда рады видеть Вас в нашей редакции, рады писать о ваших работах и работах Ваших учеников. Желаем Вам долгих лет счастливого творчества. Пусть Ваша душа продолжает дарить нам завораживающее чудо вечной музыки!

Старенькое, но такое родное для огромного числа музыкантов здание на улице Герцена, ныне Большой Никитской. Дом с замечательной как музыкальной, так и общекультурной историей. Здесь в семилетней школе имени Бухарина в двадцатые годы работала заведующей Надежда Афанасьевна Земская. А ее брат, Михаил Афанасьевич Булгаков, в 1924 г. жил в приютившемся у чердака мезонине, заканчивая свою знаменитую "Белую Гвардию".

Сегодня в этих исторических стенах расположен рабочий кабинет Игоря Петровича Вепринцева. Впрочем, термин "кабинет" скорее подходит к чему-то строгому. Здесь же царит уютная рабочая обстановка, и множество разнообразных приборов, сопровождающих звукорежиссера на всем его профессиональном пути, лишь подчеркивают творческую атмосферу легендарных комнат.

Здесь и состоялась наша беседа с Игорем Петровичем Вепринцевым, выдающимся звукорежиссером, педагогом, автором сотен записей классической симфонической, хоровой камерной музыки.

Игорь Петрович - легенда отечественной звукорежиссуры. Записи Вепринцева неоднократно удостаивались престижных международных наград, среди которых "Гран-при" Парижской академии Ш. Кро, призы Токийского фестиваля искусств, награды общества дискофилов в Брюсселе, грамота Шведской классической фонографии.

Привести на страницах журнала полный перечень работ Вепринцева просто невозможно - список огромен. Здесь и выдающиеся записи "Виртуозов Москвы", сделанные Игорем Петровичем вместе с Владимиром Теодоровичем Спиваковым. И множество совместных проектов с Родионом Константиновичем Щедриным - чего стоит хотя бы "Кармен-сюита": струнный оркестр, музыканты армянского камерного оркестра, лучшие ударники и перкуссионисты - фантастическое звучание! А состоявшаяся за 15 лет до этого, обошедшая весь мир запись той же "Кармен-сюиты" с оркестром Большого театра под управлением Геннадия Николаевича Рождественского! А запись симфоний Николая Мясковского в исполнении Государственного симфонического оркестра под управлением Евгения Федоровича Светланова! Эту работу в каком-то смысле можно назвать подвигом. Ведь всем участникам проекта, музыкантам, дирижеру, звукорежиссеру, удалось прекрасно записать не отдельные произведения, а все симфонии Мясковского! По отзывам самого Игоря Петровича, и дирижер, и оркестр были потрясающе готовы. Три из 27 симфоний были сделаны раньше. А на запись оставшихся 24 была затрачена всего 31 смена! То есть записывали симфонию за полторы смены! Играли безупречно: первый дубль становился абсолютно рабочим, второй требовался только для интерпретаций и вариантов!

У Вепринцева вообще очень много подобных тематических работ, в рамках которых записаны полные циклы произведений. Так, с Геннадием Николаевичем Рождественским и Валерием Кузьмичом Полянским записано почти все симфоническое наследие Альфреда Шнитке. За долгие годы своего звукорежиссерского труда Игорь Петрович записал практически все оркестровые сочинения С. Прокофьева, Д. Шостаковича, А. Хачатуряна, Г. Свиридова, Р. Щедрина, а также сотни произведений отечественной и мировой классики и современной музыки.

Ко многим работам Игоря Петровича можно смело применить термин "эксперимент". Вообще, поиск нового, сумасшедшие проекты и авантюризм, в хорошем смысле этого слова, - отличительные черты таланта. Взять хотя бы работу с музыкой, сопровождающейся салютом из орудий. Нонсенс? Но ведь звучит!

А замечательный пример творческого риска - запись болгарской духовной музыки в исполнении Евгения Евгеньевича Нестеренко и камерного хора Владимира Николаевича Минина в смоленском Успенском кафедральном соборе. Как обычно происходит запись хора с солистом? Хор - на сцене, солист - перед ним. Здесь же Нестеренко был внизу, а хор - там, где ему в церкви и положено быть, на хорах. А ведь высота Успенского собора огромна. И расстояние между солистом и хором противоречит всем канонам звукорежиссуры. На такую запись надо осмелиться. И Игорь Петрович не просто записал музыку, а сделал это блистательно!

А совместное выступление нескольких оркестров на Красной площади! При огромной массе, в общем-то, неравных по мастерству составов проект отличается цельностью и гармонией! Вообще, работа звукорежиссера на Красной площади - это нечто неописуемое. Ведь по сути, эта сцена предназначена для чего угодно - для казней, речей, танков, демонстрантов, только не для музыки! И вдруг - пение Плачидо Доминго! Предконцертный дождь... Не выдерживающие нагрузки микрофоны... Но площадь встает и аплодирует величайшему певцу. А кто был звукорежиссером? Игорь Петрович Вепринцев!

Многие представители советской музыкальной культуры (именно советской, ведь в этот круг входили артисты всех ныне независимых и незалежных стран) считали за честь записаться у Игоря Петровича. И очень часто люди, чья судьба удачно вписывается в современную им эпоху, удостаиваются замечательных воспоминаний и легенд. Вот один подобный рассказ о Игоре Петровиче. В свое время, когда Вепринцев находился в Германии с делегацией по обмену опытом, его спросили:

- Сколько пластинок Вы записали?

- Три с половиной метра, - ответил звукорежиссер.

- Как так?

- Если все мои пластинки выстроить на полке, то ширина ряда составит три с половиной метра...

Сейчас записей гораздо больше - к ним прибавились новые пластинки и компакт-диски плюс музыка более чем к двум сотням кино- и телефильмов.

Неисповедимы пути судьбы, указывающей человеку его жизненный путь. В случае с Игорем Петровичем не совсем понятно, кто кого искал: человек профессию или профессия человека. Впрочем, это, наверное, не самое главное. Ведь так или иначе, российская музыкальная культура приобрела выдающегося звукорежиссера, работы которого вошли в золотой фонд классической звукозаписи. И все-таки истоки есть истоки. Поэтому мой первый вопрос Игорю Петровичу, последовавший сразу за поздравлением с юбилеем:

Константин Лакин: С чего все начиналось?

Игорь Вепринцев: Я окончил консерваторию как музыкант-альтист и еще до завершения учебы играл во многих оркестрах: на разовых выступлениях, в государственных коллективах, в филармонии, театре, оперетте.

К.Л.: Наверное, огромный оркестровый опыт стал хорошим базисом для дальнейшей звукорежиссерской работы?

И.В.: Конечно. Но к звукорежиссуре я пришел совершенно неожиданно.

Учась на третьем курсе консерватории, я работал в оркестре кинематографии и на себе ощущал огромные проблемы записи классической музыки, присущие тому времени. Так, на "Мосфильме" из четырехчасовой работы получалось всего 5 мин записи. И причиной тому была, за редким исключением, абсолютная музыкальная неподготовленность звукооператоров. Помню, как на записи "Сталинградской битвы" бедный композитор бился полтора часа в поисках трубы. Ну, не мог звукооператор найти звук трубы, и все! Сегодня эту ситуацию очень трудно представить, но тогда работа велась действительно на уровне каменного века!

Были, правда, записи, которые мы очень любили - на студии научно-популярных фильмов. Там за четырехчасовую смену мы записывали аж 20 мин музыки, что, естественно, положительно сказывалось не только на творческом, но и на материальном благополучии. Но это было исключение. И тогда появилась идея вырастить звукорежиссеров из среды музыкантов.

К.Л.: В чем же заключались основные проблемы симфонической записи того времени?

И.В.: На мой взгляд, в те времена большинство звукооператоров не имели музыкальной подготовки, позволяющей правильно ставить микрофоны. Ведь именно правильная расстановка микрофонов определяет успех симфонической звукозаписи. Я не знаю, это - природное или приобретаемое со временем чувство микрофона, но ось его направленности - тончайший инструмент звукорежиссуры. Иногда буквально 2 см наклона, вертикального или горизонтального перемещения меняют картину кардинально.

Впрочем, и в то время были профессионалы высокого класса. Однажды на записи оркестра за пультом сидел мой однокашник по консерватории Виктор Борисович Бабушкин, уже тогда очень успешно занимавшийся звукорежиссурой. Я часто присутствовал при его работе и как-то он посоветовал: "Слушай, сходи на "Мелодию", там требуется звукорежиссер".

А директором Всесоюзной студии грамзаписи был Борис Давыдович Владимировский, у которого я занимался еще в училище. "Очень хорошо, что ты пришел, - сказал мне Владимировский, - мне нужен редактор". Я в ответ: "Не хочу быть редактором, хочу быть звукорежиссером". И Борис Давыдович разрешил мне присутствовать на записях "китов" звукорежиссуры того времени - Александра Владимировича Гроссмана, Натана Нисоновича Штильмана и Давида Исаевича Гаклина.

Конечно, были очень большие сомнения, потому что ставка звукорежиссера III категории, на которую меня тогда могли взять, составляла всего 130 руб, тогда как в оркестре я зарабатывал значительно больше. Но после неожиданной кончины главного звукорежиссера "Мелодии" мне пришлось провести свою первую самостоятельную запись - Первый концерт для скрипки с оркестром Бела Бартока с Давидом Федоровичем Ойстрахом и Геннадием Николаевичем Рождественским. А через пару дней я записал Третью симфонию Рахманинова с Большим симфоническим оркестром Всесоюзного радио под управлением Евгения Федоровича Светланова. И все получилось.

Успешные записи определили мой переход на "Мелодию". Благодаря письму известных деятелей культуры я получил высшую категорию, и меня пригласили на должность главного звукорежиссера "Мелодии".

От "главного" я отказался - согласился только на "и.о.", так как хотел, чтобы на "Мелодию" пришли замечательные мастера Александр Гроссман и Давид Гаклин. Одновременно с мэтрами звукорежиссуры из Дома звукозаписи на студию пришла Елена Алексеевна Бунеева - легендарный мастер, точнее, звукорежиссер монтажа. В сотворчестве с ней созданы все мои записи. Гроссман стал главным звукорежиссером, Гаклин пришел вместе с ним - так сложилась наша дружная команда, и в первой половине шестидесятых "Мелодия" резко "выскочила" на международный рынок грамзаписи - появились первые "Гран-при" во Франции и в других странах.

Мастера старшего поколения относились ко мне не просто по-отечески, но и передавали свой опыт. Я старался учиться, приобретал знания и становился звукорежиссером. В свое время у меня был выбор: параллельно с консерваторией я учился на мехмате университета. И, признаюсь, сильно колебался: консерватория или мехмат. Но обстоятельства сложились в пользу консерватории. И сейчас я ничуть об этом не жалею.

К.Л.: Теперь учителем стали Вы.

И.В.: У меня уже 40 лет звукорежиссерского стажа, но, обучая молодежь, я никогда не могу точно спрогнозировать результат. В 2000 г. мы зачислили во ВГИК десять очень хороших ребят, но я не знаю, станут ли они выдающимися звукорежиссерами. Этого никто не знает. Потому что наша профессия еще недостаточно изучена. Нет шаблонов, устоявшихся курсов, неизменных учебных планов и т. д. Помню, один из ведущих профессоров Варшавской консерватории на вопрос "Сколько Вы выпустили звукорежиссеров?" - ответил: "Двух!" А ведь Варшавская консерватория на территории СЭВ была единственным музыкальным заведением, которое выпускало специалистов звукорежиссуры. И к моменту разговора с профессором они уже работали лет десять, имея пять отделений по пять человек!

Конечно, все выпускники звукорежиссерских отделений не останутся без работы. Но сколько из них станут профессионалами с большой буквы - никогда неизвестно. Замечу: в прошлом выпуске ВГИКа у нас получили специальность пять человек. Все - с красными дипломами. Думаю, это достижение вполне достойно Книги рекордов Гиннеса! И, слава Богу, в нашей стране наконец-то поняли, что звукорежиссер - это профессия.

К.Л.: Однако, несмотря ни на что, сегодняшняя ситуация с российской звукорежиссурой не выглядит обнадеживающей. И, прежде всего, не из-за отсутствия талантливых представителей профессии, а из-за невостребованности высококачественной, а потому и высокобюджетной звукозаписи.

И.В.: Не хочется никого обижать, но у нас, по-моему, бушует настоящая звуковая экологическая катастрофа. Например, с телевизором общаться невозможно. В программы и спектакли с чудовищным уровнем врывается музыка и, если у вас нет ручного пультика, пользоваться телевизором просто нельзя. Я уж не говорю о том, что в тексте часто отсутствует дикционная четкости. А о музыкальном уровне трансляции концертов просто говорить не хочется!

К.Л.: И каковы перспективы?

И.В.: Сегодня в Москве существуют три выпускающих звукорежиссеров вуза. Это - Российская Академия музыки имени Гнесиных (чисто музыкальная специализация), ВГИК (естественно, кино) и Российская Академия театрального искусства, бывший ГИТИС (в основном, звукорежиссеры озвучания концертов).

Однако знания, которые можно получить в этих вузах, дают возможность работать в любой области звукорежиссуры. Другое дело, если, например, звукорежиссерскую кафедру ВГИКа заканчивает студент, который не имеет музыкального образования, - рассчитывать на его успешную работу в области музыкальной звукозаписи не приходится.

Но главное, позади остался страшный период развала, уничтожения огромных звукорежиссерских штатов. Сейчас "Мосфильм" и студия им. Горького спорят за наш ВГИКовский выпуск. Так что профессия востребована. И это замечательно!

К.Л.: В сегодняшнем кино звук становится чуть ли не основополагающей частью успеха. Особенно там, где все вокруг летает и стреляет. Так что перспективы звукорежиссуры в кино, наверное, вполне оптимистичны. А как быть с телевидением?

И.В.: Думаю, что и телевидение дойдет до понимания важности звука, причем не только летающего и стреляющего. То, что телевизионный звук надо кардинально менять - совершенно ясно. Потому что человеческая жизнь связана со звуком очень тесно. И хотя бы элементарная музыкальная культура нужна всем. Необязательно играть на инструменте, но, по крайней мере, слушать хорошую музыку должен каждый. Так что наша задача, особенно тех звукорежиссеров, которые работают в массовых формах (пластинки, телевидение, открытые концерты и т. д.), - сделать звук достойным, комфортным, нераздражающим.

К.Л.: Не из всякого материала можно сделать "конфетку".

И.В.: Все, что угодно, можно подать, как минимум, в пристойном виде. Тем более, что сейчас нет проблем с аппаратурой. И в любом случае можно выдавать достойные результаты. Я всю жизнь пропагандирую подобный подход. Это - знамя нашей профессии.

К.Л.: Но вернемся к Вашему творчеству. Ваша профессиональная специализация - запись классической музыки.

И.В.: Скажу откровенно, эстрады я практически никогда не касался. Конечно, имея дело с кино, я писал и джаз, и эстраду. Но это чаще всего была просто работа, заработок. А так, эстрада - совершенно специальная сфера, которая требует особых знаний, особых вкусов (кстати, эти вкусы очень часто меняются). И я знаю людей, которые замечательно работают в этой области. Но каждому - свое.

К.Л.: В последнее время исполнение и запись классики пополнились новыми масштабными формами.

И.В.: Да. Я немного сменил амплуа, попал в какую-то новую, совершенно другую нишу "классики на площади". Кстати, попал совершенно случайно. Меня позвали как специалиста по звукозаписи. Я сделал концерты на Красной площади с Оркестром Мира, с Плачидо Доминго, концерт с Монсеррат Кабалье на Соборной площади, хоровые соборы у Храма Христа Спасителя. Затем - серия разнообразных по форме концертов в Рязани, Пскове, а также в Иерусалиме и Вифлееме в Рождество 2000 г. Буквально со второго-третьего проекта у нас возникло полное взаимопонимание со всеми участниками и исполнителями, но, конечно, каждый из этих концертов - пока только поиск.

Я знаю, что концерт трех теноров в Париже готовился чуть ли не годы. А у нас, от идеи до ее финального воплощения проходит максимум две недели. Но несмотря на это, и музыканты, и слушатели были удовлетворены. И, как мне кажется, "классика на площади" - очень перспективная форма, которую следует довести до должного уровня. Чтобы это не было чем-то исключительным. Тем более, концертных залов у нас явно не хватает, а вот с площадями - никаких проблем!

К.Л.: Были ли у Вас работы, которые по каким-либо причинам можно отнести к этапным?

И.В.: Этапные... Если говорить о самых запомнившихся работах, то они всегда были связаны с неимоверными трудностями. Наверное, это, прежде всего запись "Хованщины" в середине семидесятых. Мы работали пять лет, получая два понедельника в год в помещении Большого театра. То есть смена была раз в полгода и нужно было восстанавливать звук, чтобы на итоговой фонограмме все сходилось. А ведь при этом никто не отменял законы жизни и смерти... Так, еще до окончания монтажа ушел из жизни певший Ивана Хованского Алексей Филиппович Кривченя.

Такой же долгой работой была тянувшаяся шесть лет запись "Игрока". До ее окончания не дожил певший генерала Александр Павлович Огнивцев. И на место предполагавшейся записи пришлось вставлять два такта случайно найденного "чернового" материала.

Совсем недавно, в июне, у меня был очень любопытный проект - запись в Ясной Поляне у домика Льва Николаевича Толстого лирических сцен из "Войны и мира". Прямо к домику была пристроена маленькая эстрада, оркестр сидел на открытом воздухе, были сыграны девять сцен, мы их записали и выпустили видеокассету. Работа была очень непростой. Поднимался ветер. Никакие ветрозащиты не спасали микрофоны от задувания. Но получилось неплохо. Думаю, вслед за видеокассетой мы выпустим и компакт-диск.

Очень интересной и тяжелой была запись Оркестра Мира. Мы использовали 152 микрофона. И перед самым концертом, за 20 мин до начала, когда уже вышли музыканты, начал капать дождь, выведший из строя один из микрофонов. Как мы его искали... Но повезло. Нашли.

К.Л.: И насколько классические записи востребованы в России?

И.В.: Не востребованы вообще. Когда я бываю в наших магазинах, мне становится страшно. Продаются польские, китайские, еще какие-то диски с нашей музыкой в чудовищном техническом исполнении - очень дешевая и чрезвычайно низкокачественная продукция! И молодые люди, желающие приобщиться к музыке, покупают эту пластинку, всерьез думая, что звучащий с нее кошмар - это и есть концерт Чайковского!

Мы делаем все, что можем. Записываем, организуем концерты. С удовольствием передаем записи на единственную "классическую" радиостанцию "Орфей". Но, по слухам, ее все время хотят закрыть. Выходит, радиостанция, транслирующая замечательную симфоническую и хоровую музыку, никому не нужна...

К.Л.: Кроме того, радиостанция "Орфей" не вещает в FМ-диапазоне. А значит, качество звука отнюдь не впечатляет.

И.В.: Слов нет... Премьер-министр Англии записывает фортепианный концерт Моцарта... Президент Франции пишет книгу о Бетховене... А у нас... Следили бы хоть как-то за тем, чтобы культура была доступна тому, кто к ней тянется. Вот к нам приехала девочка из музыкальной школы в Коми. У нее совершенно потрясающие знания! Значит, там есть энтузиаст, который ее учил! Значит, еще не все потеряно - есть какие-то ростки! И если их поддержать, то может быть что-то изменится.

Конечно, культура страны - это очень сложная и многогранная проблема. Думаю, сейчас нашему государству, по большому счету, не до того. Но если нет возможности поставить в музыкальной школе пианино, то хоть отметьте добрым словом тех, кто беззаветно трудится на этом поприще. А то ведь абсолютная пустота. Ни хороших слов, ни объективных рецензий. Состоялся концерт. Оркестр исполнил свою партию. И все. Может, первая скрипка была изумительна. А, может, духовики фальшивили. Скажите хоть один раз. И, глядишь, в другой раз этот оркестр будет совершенно иначе относиться к своему делу. Но никого это не волнует, никто на это не реагирует, никого это не интересует. А мы в своем музыкантском кругу плачемся друг другу в жилетку.

Так что пока все, что мы делаем, идет за границу. Возьмите более 30 дисков, записанных Государственной академической симфонической капеллой Полянского - они, к нашему величайшему огорчению, издаются не здесь, а в Англии. Мы записали всего Рахманинова. Почти всего Шнитке. Практически неизвестного у нас Гречанинова. Я уж не говорю о Шостаковиче, Чайковском, Бортнянском. Будем говорить откровенно: я не думаю, что наш оркестр может "убить" Запад исполнением западной музыки. Например, русская или итальянская интерпретация Бетховена - это все-таки вещь эксклюзивная. Но точно так же и огромное количество русской музыки гораздо гармоничнее звучит в родных стенах. И хотя Евгений Светланов говорил, что записал всю русскую музыку, выяснилось - это далеко не так. Слава Богу, наши "закрома" полны шедеврами - произведениями, востребуемыми мировой музыкальной культурой. Но... Возьмите хотя бы 18 компакт-дисков с уникальным собранием сочинений композитора Мясковского. Они лежат на полке и нигде не издаются. А ведь наверняка найдутся люди, которым эта музыка интересна!

У нас нет ничего даже близко похожего на почившую фирму "Мелодия". И очень жаль, что ликвидирована эта замечательная, даже при всех своих недостатках, фирма, которая снабжала весь мир нашими записями. Восемь крупнейших компаний мира почти полностью издавали все наши каталоги. А сейчас эта "махина" рухнула.

К.Л.: Взаимоотношения между звукозаписывающими компаниями и исполнителями вообще сильно изменились.

И.В.: Раньше деньги за запись получали музыканты, дирижеры. А сейчас, чтобы записаться, им наоборот приходится платить. То есть музыкант сам оплачивает запись, сам издает и продает диск. Это же совершенно ненормально! Я уверен, что придет в конце концов время, когда появится какая-то частная, государственная или совместная организация, которая возьмет на себя работу с серьезной классикой.

К.Л.: Что ж, времена меняются, трудности обязательно проходят, а музыка существовала, существует и будет существовать. И профессия звукорежиссера - это, по большому счету, завидное счастье быть в гуще музыкальных событий человеческой культуры. Однако в этом моем утверждении есть много пафоса и явно недостает жизни. Скажите, Игорь Петрович, что для Вас профессия? Не во вселенском масштабе, а лично для Вас?

И.В.: Благодаря музыке мир становится добрее. В этом - одна из важнейших сторон нашей профессии. Что же касается меня лично... Скажу честно: если у меня нет работы, я не живу. Когда идет запись, не в смысле конкретной смены, а в смысле проекта, я уже за три дня вижу будущие плюсы и минусы, расстановку микрофонов, технологию. В этом - моя жизнь. И этим я счастлив.

Константин Лакин, агентство РАПИ